Сегодня мне попалась на глаза новость про задержание людей, пытавшихся установить мангал и пожарить шашлык на Медном всаднике. Эта довольно забавная, в общем-то, история, вкупе с истеричной реакцией на нее многих петербуржцев, дает определенную пищу для размышлений о городе и людях, живущих в нем. О самой истории известно немногое, в основном по фотографиям и короткому рассказу (https://vk.com/id3780236?w=wall3780236_4451) проходившей мимо горожанки. Цитата: «казалось, что несколько ребят и девчат забрались на «Всадника». Но не просто что бы свалиться с него к чертям. А разжечь мангал. ДА… едрит твою на лево… РАЗЖЕЧЬ МАНГАЛ!!! 😳🔫 А их большая компания стояла внизу и поддерживала товарищей, которые затащили на спину коня пакет с углем, разобранный мангал и свои тушки...». Побродив по комментариям к новостям про данное событие и репостам вышеупомянутой записи, я обнаружил несколько общих тем, встречающихся у комментирующих. Эти темы представляются мне хорошим срезом отношения многих горожан к Петербургу; это отношение, к сожалению, чрезвычайно авторитарно и догматично.
Первая тема – требование наказания для забравшихся на памятник Петру. «Только миллионные штрафы вкупе с исправительными работами. Ну и на 101-й км, раз тут не хотят правила соблюдать», «Слов нет – расстрелять», «Уроды!!! Ведро с тряпкой и драить неделю днем и ночью площадь!!!», «В тюрьму,на лесоповал,на рудники. Посягнули на святое» и пр. Вторая — желание найти людей на фотографии: «Город, страна, должны знать дебилов в рыло». Третья – в апелляции к «культуре» и ее отсутствии у забравшихся на монумент: «ведут себя, как дикари, вчера вышедшие из леса», «никакая свинья не имеет права к нему прикасаться и издеваться над памятником,это оскорбление ВСЕХ жителей Санкт-Петербурга!», «Быдло вершит историю», «У людей не осталось ничего святого: ни уважения к прошлому, ни восхищения искусством, ни-че-го....(((».
Понятно, что представленные выше мнения не очень репрезентативны, поскольку являются каментиками в интернетиках, пусть их и поддержал довольно уважаемый Музей городской скульптуры. Но что-то о Петербурге и его жителях они нам все же говорят, как и само событие, т.е. попытка пожарить шашлык на Медном всаднике. Я попробую разобраться в ситуации, стараясь балансировать между антиавторитарной критикой и определенным сочувствием к людям, пытающимся охранять свой город от того, что представляется им угрозой.
Желание расправы над «вандалами», апеллирующее к культурным ценностям, есть проявление общего для многих петербуржцев трепетного отношения к городу, его исторической застройке и достопримечательностям. Поэтому в комментариях звучит сюжет святотатства и оскорбления чувств: действительно, в Петербурге мало фигур более сакрализированных, чем Петр Первый, а Медный всадник давно стал одной из основных составных частей петербургской идентичности. Известная легенда про Петра приписывает ему слова «пока я на месте, моему городу нечего опасаться», и в городе, пережившем блокаду, сталинские чистки и советские планы его перестройки, эти слова действительно дают определенное ощущение безопасности, снимают беспокойство за город. Видимо, наша болезненная историческая память и непреходящее волнение за то, что происходит с Петербургом сейчас, вызывают это ощущение негодования, которое проявляется в ужасно авторитарных сентенциях, приведенных выше. Моя проблема с этими комментариями в том, что, защищая, как им кажется, дух Петербурга и свою идентичность, комментаторы взялись за одно не очень-то значимое событие, забыв про Лахта-центр и Пулковскую обсерваторию, преступную застройку Васильевского острова и Петроградской стороны многоэтажными уродами и заметное повсюду постепенное исчезновение исторической ткани города в угоду интересам девелоперов и строительных организаций. Злость на забравшихся на памятник людей происходит от бессилия против действий городских властей и стремящихся к обогащению на недвижимости бизнесменов, и, вполне в соответствии с адорновским описанием авторитарной личности, выступает не против репрессивных структур и коррумпированной и непригодной к работе в Петербурге власти, а против угнетенных социальных групп, или, как в данном случае, отдельных людей. Но в чем состоит «преступление» людей, пытавшихся организовать на монументе шашлык?
Здесь нужно коротко поговорить про сам Медный всадник. Этот памятник – символ государства, власти, фигуры отца, и отношение петербуржцев к нему действительно было бы интересно описать с позиций психоанализа. Я ограничусь замечанием, что благодаря Пушкину этот памятник стал частью петербургского мифа, сочетающего в себе ненависть и любовь к этому городу, не существующих друг без друга. Я интерпретирую попытку пожарить шашлык на Медном всаднике как абсурдистский перфоманс (неважно, был ли он задуман как таковой или нет), повторяющий бунт пушкинского Евгения против памятника Петру и власти, которую он символизирует. Вместо того, чтобы с почтением наблюдать за горделивой позой Петра, властно произносящего указ «здесь будет город заложен», несколько человек, как видно на фотографиях, забираются на коня и даже устраиваются на плече у Петра. Эту ситуацию вообще можно долго анализировать: так, идея, которая появилась у меня, когда я рассуждал о значении шашлыка в данном контексте, состоит в критике эмансипаторного движения в России: так, символическое «оседлание» Медного всадника есть метафора свержения власти и достижения господства народа над государством, а шашлык, устроенный после, представляет собой своеобразную метафору бессмысленности и пустоты постреволюционного состояния: представим, что Путин свергнут, а дальше-то что? Можно привести несколько других интерпретаций. Вне зависимости от трактовки смысла «акции», очевидно, что она состоит в отрицании властной идеи, в символическом бунте против репрессивной системы, которая включает в себя и мой родной город Петербург, и его отца-основателя.
И тогда агрессивная реакция на эту попытку устроить шашлык-вечеринку на Медном всаднике – агрессивное непонимание ее смысла, помноженное на задетую идентичность – родственна осуждению акций Павленского и Pussy Riot. В данном случае можно констатировать, что многие петербуржцы не могут отделить форму символического сопротивления власти от обычного вандализма, и это болезненное неприятие переосмысления городских объектов как пространств политической критики происходит от нарастающего отчуждения горожан от Петербурга, города, среда которого резко изменилась за последние несколько лет из-за завершения строительных мегапроектов и других, менее заметных, изменений, преобразивших облик города. Как бы мне ни хотелось заняться обличительной критикой комментаторов, готовых линчевать забравшихся на Медный всадник людей, стоит признать, что подобные высказывания есть попытка вернуть себе контроль над городом, тот самый контроль, что был утерян, как только силуэт Лахта-центра стал различим с Дворцовой набережной. Задача, стоящая перед нами, состоит в определении путей, по которым эту энергию разочарования можно было бы перенаправить на тех, кто действительно виновен в том, что произошло с городом в последние годы.
