ТУРИЗМ И КОНЕЦ ИСТОРИИ
Неаполь, лето 2016 года. Я и моя бывшая партнерка спускаемся по Виа Монтеоливето, чтобы попасть в супермаркет на Виа Медина. Мы видим небольшую площадь, символическим центром которой, как всегда в Италии, является церковь, на этот раз – довольно неуклюжая церковь с массивным порталом. Центром жизни площади в 21 веке, впрочем, является не церковь: когда, ближе к вечеру, южное солнце перестает жарить, а ветер с Неаполитанского залива приносит приятную легкую прохладу, местная молодежь собирается у барочного фонтана, расположенного в восточной части площади. Если верить Википедии, то этот фонтан, Fontana di Monteoliveto, был построен в 1699 году. Пространство вокруг фонтана становится все более шумным и все менее безопасным с наступлением сумерек: выпивается все больше алкоголя, поется все больше песен, ведется все больше пьяных разговоров. Когда я прогуливался по окрестностям рано утром, фонтан был заполнен пустыми банками из-под пива и разбитыми бутылками из-под вина.
Рим, несколько дней после вышеописанного визита в Неаполь. Мы бесцельно прогуливаемся по городу, которого мы не знаем, и внезапно натыкаемся на толпу туристов, которая захватывает нас и несет к какой-то площади. В одной из ее частей концентрация людей особенно высока: все что-то фотографируют, но мы не видим, что, поскольку объект интереса загорожен сотнями людских тел. «Что это?», я открываю карту на телефоне. Карта подсказывает: Фонтан Треви. Люди толпятся и толкаются, а я ловлю себя на мысли о том, что в Риме довольно просто зарабатывать себе на жизнь, будучи вором-карманником. Сейчас, почти два года спустя, я не помню, видел ли я фонтан Треви, или я лишь видел людей, которые видели фонтан Треви.
Лиссабон, несколько дней тому назад. Я не слышу португальского языка на Праса ду Комерсиу, а атмосфера джентрификации, вызванной туризмом, настолько сильна, что я думаю, что уничтожаю город своим присутствием. В тот же день мы с моими хостами с Каучсерфинга взяли немного выпечки из паштелярии и направились в сторону Праса Россиу в поисках места, чтобы присесть и перекусить. Мы остановились у массивной колонны, думая, что можно посидеть у ее подножия, но один из хостов сказал, что он недавно мочился на эту колонну, так что нужно найти другое место. На несколько минут, благодаря этому сакральному знанию, я почувствовал себя местным в Лиссабоне.
Санкт-Петербург, каждое лето. Гуляя с кем угодно, я, когда мы подходим к Дворцовой площади, предлагаю свернуть: на Дворцовой слишком много туристов. Благодаря отсутствию желания взаимодействовать с туристами, мы потеряли доступ к, возможно, самой красивой площади города, а сама площадь определенно лишилась того политического и общественного значения, который она имела в прошлом. В Риге, местным властям пришлось установить круглосуточный полицейский караул Памятника Свободы, поскольку британские туристы имеют привычку мочиться на памятник, чье изображение на Google Maps обладает, согласно их мнению, сходством с унитазом.
Описанные выше ситуации из Рима, Лиссабона, Петербурга и Риги показывают, что туризм стал важной частью жизни многих современных городов, и мы еще не понимаем, как мыслить о туризме, избегая крайностей вроде слепого прославления туризма как акта культурного обмена, и слишком сгущающего краски отношения к туризму как к практике, способствующей превращению городских пространств в изолированные от остального города музеи под открытом небом, находящиеся под контролем полиции и ЮНЕСКО. Фонтан в Неаполе не страдает от туристов так, как фонтан в Риме, но в случае с последним мы уверены, что он не будет разрушен. Но для кого он будет сохранен? Случай с Дворцовой площадью заставляет задуматься о том, что, несмотря на то, что этой части города не грозит изменение под воздействием капиталистического строительства 21 века, как в случае с другими местами в пределах исторической застройки Петербурга, Дворцовая уже будто бы вырезана из городской ткани, по крайней мере, летом, когда в городе больше всего туристов.
Кажется, что в современной культурной ситуации, когда у нас абсолютно нет представления о том, что хорошо, а что плохо (и мы постепенно учимся действовать в этом постоянном состоянии неопределенности, иногда даже воспринимая это состояние как нечто позитивное и освобождающее), не существует выхода из проблемы отсутствия какого-либо внятного представления о том, что делать с теми частями городов, которые имеют историческое значение и представляют интерес для туристов. И, в связи с увеличением числа туристов, все большее количество городов будут превращаться в оторванные от остального города пространства, в которых ничего не происходит, помимо, пожалуй, селфи с памятниками, движений вилок и ножей в туристических ресторанах, предлагающих фальшивую традиционную еду, и периодических карманных краж.
Благодаря значительному количеству туристов, каждое политическое событие в общественном пространстве превращается в спектакль, напоминающий вездесущие живые скульптуры или уличных музыкантов: само пространство становится деполитизированым, превращаясь в товар; подобная коммодификация происходит под красивой вывеской сохранения исторического наследия. В современном мире, в котором невозможно представить, что кто-то серьезно предложит сжечь Лувр, мы лишены альтернативы деполитизации городских общественных пространств, которая также означает, что история подошла к своему концу: все значительные события уже произошли, а если что-то и должно случиться в наше время, то оно не должно мешать туристическим потокам и наносить вред старым зданиям и памятникам.
И в этом печальном состоянии конца истории не существует ни пути вперед, ни пути назад, ни какого-либо иного выхода. Единственным же способом как-то взаимодействовать с историей, который предлагается нам современным капитализмом, является возможность посещения мест, где эта история уже произошла, когда-то в другое время, и, что самое важное и грустное, без нас.